Владимир Набоков | После России
Владимир Набоков
1899–1977
Владимир Набоков

Владимиру Набокову единственному удалось выломаться из «незамеченности» сверстников-младоэмигрантов и снискать настоящую — даже мировую — славу. Однако Набоков-поэт до сих пор сам у себя в тени.


Его поэзию меньше знают и реже любят. Но она существует и продолжает влиять на поэтов, пишущих сегодня:


Пусть читатель, раздосадованный неуязвимостью и чрезмерностью прозы Набокова, откроет его стихи. Меня когда-то удивила и обрадовала эта лирика, чуть ли не есенинского трепета, непосредственности и даже беззащитности. (поэт Сергей Гандлевский)


Владимир Набоков-поэт — совершенно отдельная литературная фигура, в которой с трудом улавливается Набоков-прозаик. Новаторство, оригинальность, тонкость, ирония, снобизм, — всё это досталось его прозе. В поэзии же Набоков проще и человечнее, без страха перед традицией, без табу на сантименты и даже религиозность.


Писательская карьера Набокова началась и закончилась именно стихами. В 1916 году ещё в Санкт-Петербурге вышел его первый поэтический сборник «Стихи». Последний назывался так же и был опубликован посмертно в 1979-м (подготовлен при жизни автора).


Между двумя этими книгами — вся жизнь Набокова-эмигранта. В 1919 году на корабле с безнадёжным названием «Надежда» Набоковы отправилась в Константинополь. В 1922-м случилась страшная семейная драма — отец Владимира Набокова был убит в Берлине во время покушения на лидера партии кадетов Павла Милюкова. Набоков-младший тогда гостил у родителей на пасхальных каникулах во время учёбы в Кембридже.


Пасха

На смерть отца


Я вижу облако сияющее, крышу

блестящую вдали, как зеркало... Я слышу,

как дышит тень и каплет свет...

Так как же нет тебя? Ты умер, а сегодня

сияет влажный мир, грядёт весна Господня,

растёт, зовёт... Тебя же нет.

Но если все ручьи о чуде вновь запели,

но если перезвон и золото капели —

не ослепительная ложь,

а трепетный призыв, сладчайшее «воскресни»,

великое «цвети», — тогда ты в этой песне,

ты в этом блеске, ты живёшь!..


К моменту написания этого стихотворения Набоков уже печатался под псевдонимом Сирин (в древнерусском искусстве и легендах — райская птица с головой девы). Известность пришла к нему в 1926 году после публикации романа «Машенька». Литературные критики по-разному восприняли нового автора, но никто не отказал Сирину в таланте. За следующие десять лет Набоков-Сирин написал восемь романов и опубликовал три поэтических сборника. 


После начала Второй мировой войны Владимир Набоков бежал с семьей в Америку. Здесь он отказался от псевдонима и ушёл из родного языка, перейдя на английский:


Личная моя трагедия — которая не может и не должна кого-либо касаться — это то, что мне пришлось отказаться от природной речи, от моего ничем не стеснённого, богатого, бесконечно послушного мне русского слога ради второстепенного сорта английского языка...


Если в прозе Набоков сразу нашёл собственный голос, то в поэзии он всю жизнь искал интонацию. Набоков-поэт прибегал к мистификациям, подписывая свои публикации именами выдуманных поэтов, о встречах с которыми рассказывал потом письменно и устно. Видимо, литературные маски не только забавляли Владимира Набокова, но помогали ему отстраниться и лучше понять, каким должен быть Набоков-поэт. 


В дополнение к поэту, извлекающему поэзию из своего прошедшего, он ещё находил её в трагической мысли о будущем. Тройная формула человеческого бытия: невозвратимость, несбыточность, неизбежность, — была ему хорошо знакома. (Владимир Набоков, «Дар»)


В стихотворении «Расстрел» эта тройная формула звенит в каждой строчке.

Мoнетoчkaoне-тoчka

Расстрел
<p>М<strong>o</strong>нет<strong>o</strong>чk<strong>a</strong>|М<strong>o</strong>не-т<strong>o</strong>чk<strong>a</strong></p>

Бывают ночи: только лягу,

в Россию поплывёт кровать,

и вот ведут меня к оврагу,

ведут к оврагу убивать.


Проснусь, и в темноте, со стула,

где спички и часы лежат,

в глаза, как пристальное дуло,

глядит горящий циферблат.


Закрыв руками грудь и шею, —

вот-вот сейчас пальнёт в меня —

я взгляда отвести не смею

от круга тусклого огня.


Оцепенелого сознанья

коснётся тиканье часов,

благополучного изгнанья

я снова чувствую покров.


Но сердце, как бы ты хотело,

чтоб это вправду было так:

Россия, звёзды, ночь расстрела

и весь в черемухе овраг.

Уже доступно